Неточные совпадения
Но там, где Мельпомены бурной
Протяжный раздается вой,
Где машет мантией мишурной
Она пред хладною
толпой,
Где Талия тихонько дремлет
И плескам дружеским не внемлет,
Где Терпсихоре лишь одной
Дивится
зритель молодой
(Что было также в прежни леты,
Во время ваше и мое),
Не обратились на нее
Ни дам ревнивые лорнеты,
Ни трубки модных знатоков
Из лож и кресельных рядов.
Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой
толпы отдаленными
зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, — ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.
Из окон флигеля выплывал дым кадила, запах тубероз; на дворе стояла
толпа благочестивых
зрителей и слушателей; у решетки сада прижался Иван Дронов, задумчиво почесывая щеку краем соломенной шляпы.
Пошли не в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики
зрителей, они торчали в окнах домов, точно в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал в хвосте демонстрации, потому что она направлялась в сторону его улицы. Эта пестрая
толпа молодых людей была в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Зрители, в
толпе которых стоял Самгин, раньше молчаливые, теперь тоже начали ворчать.
Самгин видел, как под напором
зрителей пошатывается стена городовых, он уже хотел выбраться из
толпы, идти назад, но в этот момент его потащило вперед, и он очутился на площади, лицом к лицу с полицейским офицером, офицер был толстый, скреплен ремнями, как чемодан, а лицом очень похож на редактора газеты «Наш край».
— Вы повторите эти слова в будущей вашей обвинительной речи, — посоветовал адвокат и засмеялся так громко, что из
толпы рабочих несколько человек взглянули на него и сначала один, седой, а за ним двое помоложе присоединились к
зрителям.
В других местах достало бы не меньше средств завести все это, да везде ли придут
зрители и слушатели
толпами поддержать мысль учредителя?
Всякий раз, при сильном ударе того или другого петуха, раздавались отрывистые восклицания
зрителей; но когда побежденный побежал,
толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с мест, все кричали. Какие лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего
зрителя.
— Но ведь, Елена Викторовна, ваша громадная слава, поклонники, рев
толпы, цветы, роскошь… Наконец тот восторг, который вы доставляете своим
зрителям. Неужели даже это не щекочет ваших нервов?
Но вот она в хвосте
толпы, среди людей, которые шли не торопясь, равнодушно заглядывая вперед, с холодным любопытством
зрителей, которым заранее известен конец зрелища. Шли и говорили негромко, уверенно...
Между тем настал день, назначенный для судного поединка. Еще до восхода солнца народ столпился на Красной площади; все окна были заняты
зрителями, все крыши ими усыпаны. Весть о предстоящем бое давно разнеслась по окрестностям. Знаменитые имена сторон привлекли
толпы из разных сел и городов, и даже от самой Москвы приехали люди всех сословий посмотреть, кому господь дарует одоление в этом деле.
Толпа любопытных
зрителей едва переводила дух, все сердца замирали…
Замашистая, разгульная камаринская подергивала даже тех, кто находился в числе
зрителей; она действовала даже на седых стариков, которые, шествуя спокойно подле жен, начинали вдруг притопывать сапогами и переводить локтями. О
толпе, окружавшей певцов, и говорить нечего: она вся была в движении, пронзительный свист, хлопанье в ладоши, восторженные восклицания: «Ходи, Яша!», «Молодца!», «Катай!», «Ох, люблю!», «Знай наших!» — сопровождали каждый удар смычка.
…не внимая
Шепоту ближней
толпы, развязала ремни у сандалий,
Пышных волос золотое руно до земли распустила;
Перевязь персей и пояс лилейной рукой разрешила;
Сбросила ризы с себя и, лицом повернувшись к народу,
Медленно, словно заря, погрузилась в лазурную воду.
Ахнули тысячи
зрителей, смолкли свирель и пектида;
В страхе упав на колени, все жрицы воскликнули громко:
«Чудо свершается, граждане! Вот она, матерь Киприда!».
Все эти замечания, хохот, насмешки
толпы, обступившей парня и нищенку, остервенили донельзя Архаровну; куда девались ее несчастный вид и обычное смирение! Она ругалась теперь на все бока, билась, скрежетала зубами и казалась настоящей ведьмой; разумеется, чем долее длилась эта сцена, тем сильнее и сильнее раздавался хохот, тем теснее становился кружок
зрителей… Наконец кто-то ринулся из
толпы к парню и, ухватив его за плечи, крикнул что было силы...
Ему оставалось уехать; но на сцену вторгается другая, живая, бойкая комедия, открывается разом несколько новых перспектив московской жизни, которые не только вытесняют из памяти
зрителя интригу Чацкого, но и сам Чацкий как будто забывает о ней и мешается в
толпу.
Наступил и спектакль. Зрительная открытая зала была полна. Снаружи, вокруг барьера, густо чернела
толпа бесплатных
зрителей. Я волновался.
Мало того: к нему постоянно присоединяются новые бойцы, и даже те, которые молчали до сих пор и прятались в
толпе беспечных
зрителей, — и те, смотря на него и «вящшим жаром возгоря», отважно ринулись на поле бескровной битвы со всемогущим оружием слова.
Так же, как и тогда наяву, кругом них гремела и гудела необозримая
толпа народа, запрудив меж двумя мостами всю набережную Фонтанки, все окрестные улицы и переулки; так же, как и тогда, вынесло Семена Ивановича вместе с пьянчужкой за какой-то забор, где притиснули их, как в клещах, на огромном дровяном дворе, полном
зрителями, собравшимися с улиц, с Толкучего рынка и из всех окрестных домов, трактиров и кабаков.
Один растерявшийся квартальный гонит в одну сторону, другой, неведомо зачем, оттирает в другую, городовые валяют шапки с голов зазевавшихся
зрителей и прут на
толпу в третий конец; но новые массы, как волны, валят и валят одна за другой, и все вперед, все на огонь, и давят и опрокидывают все встречное, несутся с ревом через груды вещей и ломают все, что ни попало.
На царицыном лугу народ роился; там деревянный лев, обремененный седоками, беспрестанно нырял в
толпе и высоко возносился на воздух; покорные под всадниками лошадки и сани с обнимающимися парами кружились так, что глазам
зрителей было больно.
К довершению ужаса окружавших место пожара, верхний накат избы рухнул, и около обнажившегося остова печи показался прислоненный обуглившийся человеческий скелет. Стоявшие в переднем ряду
зрители отшатнулись; произошел страшный переполох, там и сям слышался женский визг и детский плач. Пожар между тем продолжался.
Толпа успокоилась, тем более, что скелет рухнул и скрылся за горящими бревнами.
На другой день состоялась аудиенция у императора. Александр Васильевич поехал вместе с графом Разумовским.
Толпы любопытных образовали собою шпалеры по всем улицам от самого посольского дома до дворца. Даже дворцовая лестница и смежные коридоры были полны
зрителями.